Аристотель же пребывал в эйфории от услышанного, то и дело повторял, что он верил и знал, а я закрепил его веру и доказал, что старик прожил жизнь не зря. Я же уставился на чашу, наполненную маслинами, стоявшую на столе рядом с кроватью. Задумался.

— Слышь, старый, так кто меня отравил? Антипатр?

— Это не важно… — сказал Аристотель. — Не понимаешь, что здесь происходит, какая идет игра? Ты породил гидру. Если отрубить у нее голову, то на ее месте вырастет другая, поэтому казнь Антипатра ничего не решит, а поспешность приведет к бунту, а это меньше всего нужно нам.

— Нам? — от возмущения я закашлялся. — Мы это Николай Второй?

— Нам, Александр! — с легкостью повторил старик.

Мы долго смотрели друг другу в глаза.

— На утро назначен совет и тебе надо выспаться, прежде чем солнце покажется на небосводе, — Аристотель было двинулся к дверям, но остановился, бросил взгляд на разбитую чашу в дальнем углу комнаты, ту самую в которой подали вино. — И еще, не груби с вином, оно сыграет дурную шутку… — старик еще с минуту молча постоял у двери, затем отодвинул засов и вышел, махнув рукой на прощание.

.

Глава 4

***

Как и говорил Аристотель, военный совет собирался рано утром. Я завтракал в своих покоях, когда в дверь постучали и сообщили, что полководцы ожидают своего повелителя в зале. Оставалось догадываться, как эти люди продрали глаза в такую рань, ведь еще ночью они ужрались вдрызг. Не исключаю, что попойки для греков не редкость и бывалым соратникам Александра Македонского не раз приходилось проводить советы после пиров. На совете же предстояло принять арабских послов из Тхаджа, о прибытии которых стало известно вчера.

Я заканчивал завтрак и с любопытством рассматривал мозаику на потолке, которая «оживала» вчера на пьяную лавочку. Спальня Александра Македонского, ставшая моей спальней, завороживала до глубины души. Покои заставили предметами роскоши с особым изяществом и вкусом. Выделялись статуэтки древневосточных божков, вырезанные из слоновой кости, аккуратные миниатюрные фигурки тигров из черного камня. На стене у изголовья кровати висела карта мира громадных размеров, сшитая из составных кусков плотного пергамента. С любой точки в комнате без труда читались названия городов и рек на древнегреческом. В других местах стены украшали шкуры леопардов, к этим хищникам у царя имелась особая страсть. На столе стояло чучело орла, а в дальнем углу покоев в глаза бросалась висевшая на стене голова здоровенного тигра, замершая в хищном оскале. Шкуру быка постелили возле окна. Я даже ради интереса ознакомился с «историей» каждой из шкур и система выдала где и когда Александр Македонский кончил ту или иную тварь.

Дополняли убранство комнаты многочисленные предметы декора из золота, серебра и драгоценных камней, как подставки под винные кубки и дискосы.

Однако, безусловной изюминкой царских покоев была та самая мозаика, на которую я пялился за завтраком. При наведении на нее своего «суперзрения», всплывала надпись:

«Александр Великий в Персии».

Художник неизвестен.

Художнику, создавшему произведение, выпала великолепная возможность отразить детали эпического сражения в мельчайших подробностях. Мозаика состояла из множества частей, величина каждого элемента была не меньше тридцати сантиметров в длину и ширину, по сути, представляя отдельную тщательно прорисованную картину. По сюжету войско Великого Македонского штурмовало неизвестный персидский город-крепость, на поле боя развернулась ожесточенная схватка. В крепости персов, огражденный высокой стеной с башнями и целой кучей хорошо прорисованных защитников укрылся царь Дарий. Войску Македонского не удавалось взять укрепление и расправиться с царем, но, судя по задумке художника, в момент ключевого перелома к сражению присоединялся воспаривший над полем боя Александр, то есть я. И я должен был переломить ход сражения. Художник постарался на славу, на лицах сражающихся замерли страх, ярость, гнев и все то, что только может испытать человек в бою. Лицо персидского владыки отражало ужас, когда как лицо Македонского светилось уверенностью, верой в победу, в себя и в собственное несокрушимое войско.

Я, наконец, закончил с завтраком, отставил дискос на стол и вытер руки о недоеденный мякиш хлеба. Пора на совет. Я был полон решимости выполнить задание, хотя до сих пор не понимал механики игры, но решительно разбирался с лором, оказавшимся весьма и весьма насыщенным на персонажи. И во втором случае совет военачальников оказался как нельзя кстати — там я мог ближе познакомиться с людьми, поддерживающими меня и одновременно увидеть тех, кто выступает против.

Я поднялся с кровати и вышел из покоев. На пороге ожидали телохранители царя. Эти люди, которых насчитывалось семь человек ни на шаг не отходили от дверей царских покоев, дублируя дворцовый караул. Командовал ими Пердикка, уже знакомый мне прежде. Зная, что от этих людей не избавиться и с их присутствием придется мириться, я в знак приветствия кивнул им и тут же выклянчил у одного из них ксифос. Свой меч я благополучно оставил на пиру, а без оружия сейчас как без рук.

Вместе с телохранителями чуть поодаль от дверей стоял Аристотель. Пердикка наотрез отказался пускать старика в мои покои, и он терпеливо дожидался своего часа в коридоре, а при виде меня улыбнулся, помахал рукой.

— Мой повелитель! Дай пройти, Лисимах.

Старик попытался протиснуться мимо одного из телохранителей, но здоровый детина с неровным ирокезом на голове, рельефной мускулатурой, бычьей шеей и гладковыбритый, перегородил Аристотелю дорогу. Ничего не осталось от былой почтительности, которую эти ребята демонстрировали вчера. Я предположил, что это связано с тем, что в няньке в лице деда я больше не нуждался.

Лисимах.

Преданый соратник Александра Македонского

Диадох.

Будущий правитель Фракии и Македонии.

А вот эти вот «будущий правитель» мне пришлись не по нраву.

— Тебе стоило бы научить фессалийца манерам! — всплеснул руками старик, обращаясь к начальнику царской охраны, но тот только улыбнулся.

Я положил руку на плечо телохранителя, перегородившего дорогу старику.

— Пропусти, дед со мной.

«Повелитель, не положено по протоколу».

Сообщение прилетело в чат с телохранителями от Лисимаха, я не ответил, а только зыркнул на своего телохранителя так, что тут же повиновался и отошел. Наблюдать как здоровый детина с ирокезом повинуется каждому сказанному ему слову будто марионетка было непривычно. Интересно… насколько далеко можно зайти в распоряжениях? Все еще под впечатлением после прочитанного о «будущем правители», я решил протестить свой вопос на практике.

— Слышь, накаченный, упал и отжался! — распорядился я.

Лисимах заслышав мой приказ рухнул на пол и принялся отжиматься. Я приподнял бровь, впечатляет.

— Вставай, хватит.

Телохранитель также стремитель поднялся. Он успел отжаться раз тридцать или около того, но даже не запыхался и не вспотел.

Аристотель, прихрамывая, подошел ко мне. Как бы не хорохорился старик, но после того, как он вчера тащил меня на своем горбу к покоям, у Аристотеля разболелась нога.

— Как спалось?

— Дед, мы идем на совет? — ответил я, не горя желанием завязывать диалог. — Вот шуруй молча, а то скажу накаченному, чтобы удалил тебя обратно.

— Выглядишь паршиво, хочу сказать, — хмыкнул Аристотель, пропуская мои угрозы мимо ушей.

— Ты выглядишь не лучше.

Аристотель коротко кивнул, в один миг лицо его сделалось серьезным, кислым, будто бы он съел целый лимон за раз.

— Если серьезно, ты подумал над тем, что я говорил вчера? — поинтересовался он.